Перекрёстки

«Свобода - это выбор.
Сделав выбор, мы перестаём быть свободными».
(Абай Садыков)

    - У тебя два пути,- сказал Ангел.- Ты можешь жить и можешь умереть. И не думай, что это такой простой выбор. В этот раз всё зависит только от твоего решения. Ни я, ни Бог в этом не помощники. Впервые ты действительно творишь свою судьбу. Или не впервые… Кто знает?
    - Не понимаю, что от меня требуется…- от волнения голос сел, и получился сиплый шёпот.
    - Понимаешь.
   

    Залитая солнечным янтарём, вокруг раскинулась необозримая равнина. То тут, то там в высокой, сочной траве пестрели головки цветов: лазурь колокольчиков,  белизна ромашек, кармин маков, охра лютиков, пронзительный ультрафиолет вересковых стрел. Лёгкий ветерок носил над равниной терпкий аромат разнотравья. Порхали разноцветные лоскутки бабочек, жужжали трудолюбивые пчёлы.
     Безоблачный купол неба на закате полыхал золотом и багрянцем, словно охваченный далёким пожаром. На востоке же начали сгущаться фиолетовые тени, предвещающие наступление ночи.
    Я стояла на перекрёстке. В этом месте прорезавшая равнину дорога разделялась на две, ведущие в противоположные стороны. И здесь меня встретил Ангел.
    Он выглядел ребёнком примерно пяти лет: невысокий мальчик с копной каштановых кудрей и внимательными золотисто – карими глазами, пухлыми губами, сложенными в спокойную улыбку. Малыш был обнажён; за спиной трепетали белоснежными пёрышками крылья.
    Ангел сидел на большом валуне в месте расхождения дорог, сложив ноги по-турецки, и вертел в пальцах ромашку.
    - Здравствуй,- сказал Ангел, стоило мне приблизиться.
    - Здравствуй,- ответила, стараясь попасть ему в тон.
    - Ты знаешь, что произошло?
    - Да,- кивнула, не спуская глаз с детского личика.- Я умерла.
    Я действительно умерла, и не испытывала по этому поводу никакого страха или волнения. Не возникало даже тени сомнения, что всё идёт так, как должно. Равнина навевала удивительное умиротворение, и любой, попав сюда, сказал бы, что если такова смерть – то она прекрасна…

    Я торопилась. Всегда торопилась, постоянно бежала и вечно всюду опаздывала. Столько работы, столько мест, где меня ждут к назначенному часу… И ни единой передышки. Марафон жизни.
    Именно поэтому в свои тридцать с хвостиком лет я была одна. Не хватало времени, чтоб поговорить с подругами – в итоге те перестали звонить. Не хватало времени, чтоб сбегать на свидание – в итоге меня перестали приглашать. Забитая рабочими номерами телефонная книга. Пустая квартира в центре. Добилась, чего хотела, правда?
    Я торопилась. Бежала, стараясь обогнать секунды, оставшиеся до встречи с клиентом. Риелтор – то же волк, только более злой и голодный, чем его лесной побратим. И его так же кормят ноги.
    Руку оттягивала пухлая папка с документами. Под ногами чавкала весенняя грязь, крохотные брызги оседали на длинных полах нового белого пальто. До оговоренного времени осталось десять минут, и я бежала, расталкивая прохожих, потому что не могла позволить себе такую роскошь – потерять капризного клиента.
    Вот, наконец, дорога, а сразу за ней кафе, в котором я всегда совершала деловые свидания. У окна сидел клиент, даже с такого расстояния я могла рассмотреть гримасу раздражения на его выбритом лице. Он посматривал на часы и кривился. Наверняка, допивал вторую чашку эспрессо.
    Он тоже привык жить без остановок.
    Подземный переход на ту сторону находился в квартале справа, но бежать до него означало потерять время. А время – это именно то, чего не хватало. Поэтому я привычно двинулась напрямую через проспект…
   Что случилось? Может, подвернулась нога? Может, каблук попал в трещинку в асфальте? Может, я просто отвлеклась, поглощённая гонкой? Может, отвлёкся водитель?
    Удар – и меня отшвырнуло в сторону. Боли я не почувствовала. Лежала, смотрела на серое небо, гадала, успею ли на встречу. Или позвонить, сказать, оправдываясь, что попала под машину. Может, это даст пару дополнительных минут?
    Даже в том миг – последний миг жизни – я продолжала торопиться.

   
     - Место, в котором мы сейчас находимся, называется Долиной,- проговорил Ангел. Понюхал ромашку, глядя на меня поверх лепестков.- Оно единственное не принадлежит ни одному из миров: ни земному, ни Раю, ни Аду. Нейтральные воды. Здесь действуют только свои законы – законы Долины.
    Ты можешь остаться здесь навечно. Долина окружит тебя заботой, не позволит почувствовать даже малейшего дискомфорта. Но никогда не сможешь увидеть ни одного путника, которые пойдут по этой дороге вслед за тобой. В Долине тебя ждёт вечный покой и вечное одиночество.
    Отсюда есть два пути, и сейчас они перед тобой. Посмотри: направо и налево уходят дороги.
    Я послушно посмотрела. Дороги были совершенно одинаковые: две широкие розовато – серые ленты в обрамлении травяной бахромы. Обе пропадали за горизонтом, так и не найдя своего конца.
    - Куда я попаду, если пойду одной из них?
    - Это зависит от того, какую ты выберешь. Дорога направо уведёт тебя дальше в смерть. На ней ты останешься самой собой, сохранишь все воспоминания, мысли, чувства. Я не смогу сказать наверняка, что окажется на исходе пути.
    Возможно, это будут великие Врата Рая, огромные золотые створки которых распахнутся навстречу, и Ангелы вострубят о явлении нового жителя благословенного края. И вечность откроется всеми гранями благодати, какие только возможно испытать. Любое желание исполнится в тот же миг, ты познаешь радость труда и истому отдыха. Весь мир будет стремиться доставить тебе удовольствие, подарит всю любовь и нежность. Познакомит с прекрасными, талантливыми, добрыми душами, общение с которыми доставить ни с чем не сравнимое удовольствие.
    Всё это ждёт в Раю.
    Но возможно, дорога оборвётся огненным занавесом. Там встретят два беса, они схватят тебя и бросят в этот огонь, и ты пролетишь сквозь него. У тебя сгорят волосы, сгорит кожа. Что ждёт дальше – не знает никто. Для каждого приготовлен свой Ад. Может, будешь вечно тонуть в озере жидкого пламени, или же бродить по бесконечному лабиринту, и каждый шаг будет причинять нестерпимую боль. Возможно, к тебе будут являться бесы и терзать живую плоть раскалёнными щипцами. Варианты не перечесть.
    Таков Ад.
    Если же ты ступишь на дорогу, что уходит влево, то мгновенно забудешь, кто ты такая, не вспомнишь своего имени и прошлого. Та ты, что есть на этот момент, исчезнет без следа. И, дойдя до конца, родишься заново – в новом теле, в новой семье, с новой судьбой. Какова будет эта судьба – предсказать невозможно. Но это будет жизнь.
    Решить, куда идти, можешь только ты. Но знай, что, сделав один шаг в выбранном направлении, ты не сможешь повернуть назад. Думай.
    Думать? Я стояла на перекрёстке, переводила взгляд с одной дороги на другую и никак не могла проникнуться серьёзностью предстоящего решения. Слова Ангела о Рае не смогли меня воодушевить, об Аде – напугать. Просто не верилось, что всё это касается меня. Настоящее было только вокруг: Долина, закат, бабочка, севшая на плечо…
    Я взъерошила пятернёй короткие светлые волосы.
    - А если ничего не решать? Просто не решать и всё?
    Ангел улыбнулся и воткнул ромашку в камень, тоненький стебелёк даже не согнулся. Пробежал пальцами по нежным лепесткам, испачкался в пыльце…
    - Я уже сказал, что будет в этом случае. Покой Долины и одиночество. Ты знаешь, что такое одиночество?
    Помимо воли вырвалась усмешка. Знаю ли я, что такое одиночество? Знаю ли, что?..

    - С днём рожденья тебя! С днём рожденья тебя! С днём рожденья, милая Маргарита! С днём рожденья тебя!
    Одним дуновением погасила все тридцать свечей на праздничном торте и посмотрела на вьющиеся от фитилей дымки. Затем взгляд скользнул дальше, на торжественно убранный стол с блюдами, к которым в этот вечер так никто и не прикоснулся.
    Они не пришли. Ни один из десяти друзей, которых я пригласила на юбилей. У каждого нашлось веское оправдание, каждый сообщил мне об этом по телефону за несколько минут до времени сбора. Форс-мажоры, неотложные дела… Впрочем, нет, не каждый – один даже не позвонил.
    - С днём рожденья меня…- пробормотала, ковыряя вилкой в кремовой розочке.- Вот и отпраздновала…
    В центре стола стояла наполненная водой ваза, в которую я так и не поставила ни одного букета цветов; электрический свет мерцал на хрустальных гранях. Переливался в изящных ножках фужеров. Отражался от розоватого фарфора тарелок. Тонул в бордовой глубине вина.
    Я весь день готовилась, бегала по магазинам, стояла у плиты. Ждала. Для меня было очень важно, чтоб друзья пришли, пусть ненадолго – просто побыли рядом. Без них так холодно и пусто.
    Не пришли. И я снова и снова перечитывала поздравительные сообщения с мобильного, прилетевшие в мой дом вместо людей, их написавших. Тешила себя иллюзией, что это следствие дружбы. Той самой мёртвой дружбы, что прикидывалась лишь уснувшей.
    А потом пила вино и плакала, свернувшись на диване калачиком.

    - Одиночество – это моё второе имя,- ответила Ангелу.- А может, даже первое.
    Удалось проглотить горечь в усмешке до того, как она прозвучала.
    - И тебе уже не страшно,- мальчик не спрашивал, лишь утверждал.- Ты успела смириться, привыкнуть. Сделать вид, что полюбила своё одиночество. Но ты лгала себе, а теперь ещё лжёшь мне. Зачем? Это помогает избавиться от пустоты?
    - Ты хочешь препарировать мою душу и рассмотреть, что внутри?
    - Мне не надо препарировать, чтоб видеть. Я хочу, чтоб это рассмотрела ты.
    - Но я этого не желаю.
    - Ты не отдаёшь себе отчёта в том, что произошло,- грустно произнёс Ангел.- И в том, что происходит сейчас. Долина успокоила тебя, притупила эмоции. Есть моя вина в том, что не смог до тебя докричаться. Я не имею права влиять на твоё решение. Могу лишь говорить правду, какой знаю её на этот момент. Это твоя жизнь и твоя смерть. И единственный шанс выбора, возможность самой решить, в какую сторону двинется твоя судьба.
    Я покачала головой и села прямо на землю, ничуть не беспокоясь о чистоте одежды.
    - Я всегда решала, в какую сторону идти. Не вижу разницы.
    - Разница есть. В жизни решала не ты  - общество делало это. Оно вело тебя по жизни, руководило каждым шагом, каждым словом. Окончила школу, потому что так положено; потом институт – потому что без этого не получить денежную работу; пошла на работу, ненавидя её, – потому что хорошо платят. Растеряла друзей, не найдя для них свободной минуты. Вспомни, как это было. Как ты осталась одна…

    «Прости, Поля, прийти на твою вечеринку не могу. Срочная встреча с клиентом. Такой урод попался, словами не передать! Повеселитесь там за меня!:)»
    Отправить. 
    «Коленька, извини, сегодня встретиться не сможем. Мне завтра вставать в четыре утра, надо хорошенько выспаться».
    Отправить.
    «Дим, поздравляю с Годовщиной Свадьбы! Передавай привет и поцелуй Оле! Желаю вам моря любви и океана взаимопонимания! Прости, прийти на праздник никак не получается. Мысленно я с вами. Обнимаю, целую, ваша Марго».
     Отправить.
    «Извини, Оксан, у меня изменились планы. Не могу сходить с тобой в магазин. В другой раз. Ок?»
    Отправить.
    «В выходные еду в командировку, ловить Золотую рыбку. На даче не появлюсь. Эх, шашлычки, шашлычки.(((»
    Отправить…

    Жизнь, смерть или Долина?
    Одиночеству – нет. Я не могу, не хочу так существовать. Наелась досыта.
    Значит, надо выбирать дорогу.
    Жизнь или смерть? Никогда бы не подумала, что не смогу сходу ответить на этот вопрос. А теперь стояла на перепутье и ломала голову, не в силах принять решение.
    Личная реальность. В ней были драгоценные моменты, которые я не хотела терять. Нанизанные жемчужинами на нить бытия, я любила перебирать их в памяти, как чётки. Первый поход в зоопарк, первый день в школе, первая студенческая вечеринка, первое похмелье, первый поцелуй, первая близость с любимым мужчиной, первое утро после этой ночи… Мать – свет моего детства…

    - Мама! Мама!
    Мать обняла меня, прижала к блузке, источающей тонкий аромат духов. Она была актрисой, и каждый визит являлся особым событием. Приезжала раз в два – три года всего на пару дней, привозила подарки и сладости, врывалась в тихое течение моих будней огненным фейерверком. Мать была женщиной – праздником, женщиной – взрывом. Всегда броско одетая, надушенная, с причёской, она королевой плыла по жизни, и дочь не вписывалась в эту картину.
    - Мамочка, не уезжай!
    - Я не могу остаться, зайчонок,- в глубоком контральто матери не было ни тени сожаления.-  Ты же прекрасно это знаешь. Прекрати плакать, у тебя покраснеют глаза.
    В двенадцатилетнем возрасте мне было плевать на красноту глаз, и я цеплялась за край её плаща в отчаянной надежде, что на этот раз смогу удержать. Не отпустить от себя.
    - Останься со мной, мамочка. Я буду слушаться.
    - Прекрати!- Тонкие брови матери сошлись к переносице, демонстрируя недовольство.- Ты должна быть сдержаннее. Повторяй за мной: собственное достоинство.
    - Не уезжай…- губы дрожали, холёное лицо матери плыло в полных слёз глазах.- Я буду слушаться…
    - Не плач, мой зайчонок. Мама любит тебя.
    Она поцеловала меня в щёку, оставив глянцевый помадный след, и взошла на подножку вагона. Обернулась и послала ещё один поцелуй, воздушный.
    Я держала бабушку за руку и смотрела, как хвост поезда исчезает вдалеке.
    В тот день я видела мать в последний раз. Через два года пришло письмо, в котором сообщалось, что она умерла от передозировки наркотиков.

    Бабушка – самый близкий и дорогой человек…

    - Вот так, молодец,- приговаривала бабушка, наблюдая, как детские пальчики пытаются справиться с куском теста.- А теперь разверни, чтоб получилась розочка.
    Я развернула и гордо показала уродца из теста. Бабушка всплеснула полными руками.
    - Какая ты хозяюшка! Великолепная плюшка!
    Покраснев от радости, я выложила плюшку на масленый противень.
    - Ещё, ещё!- протянула перепачканные мукой ладошки к большому комку теста, разбухшему в кастрюле.
    Бабушка рассмеялась и поцеловала меня в макушку:
    - Ты моя егоза!
    - Я не егоза. Я хозяюшка…

    Отец – странный незнакомец…

    Он стоял в дверях моей квартиры. Высокий мужчина в старомодном коричневом костюме, с расстёгнутым воротом рубашки. Тронутые сединой тёмные волосы коротко пострижены, под глазами дряблые мешки, на подбородке треугольный шрам. В одной руке мужчина держал гвоздику в прозрачной полиэтиленовой обёртке, в другой – торт «Паутинку».
    - Вам кого?- поинтересовалась я.
   Торопилась – через тридцать минут мне следовало встретиться с клиентом в продаваемой квартире.
    А он всё молчал, жевал губами и не спускал с меня глаз.
    - Вам кого?- повторила настойчивее.
    Он протянул мне гвоздику и улыбнулся:
    - Здравствуй, дочка.
    Показалось, слух меня подвёл, сложив изданные мужчиной звуки в странные, чужие слова. Этот экземпляр просто не может быть моим отцом!
    - Что?
    - Я твой папа. Мама ничего не рассказывала обо мне?
   Рассказывала. Как настаивал на аборте и искал подпольных врачей, как ни разу не навестил в больнице, не пришёл забирать из роддома. Как сказал, что ребёнок погубит его карьеру. Как хлопнул дверью на прощание.
    А я от себя могла добавить про двадцать шесть лет жизни, в которых отца не было даже в качестве красивой легенды о герое – полярнике.
    И теперь он стоял на пороге моей квартиры и смотрел такими счастливыми глазами, словно не сомневался: сейчас я брошусь в его родительские объятия.
    Как твоя карьера, отец?
    - Ну же, дочка,- прервал он напряжённое молчание.- Обними своего папу.
    Зачем он пришёл? Я спросила об этом саму себя, и тут же поняла, что не хочу знать ответ. Не интересно. Меня вообще мало интересуют моменты жизни посторонних и малоприятных личностей, особенно если те появляются на пороге и требуют проявления дочерних чувств. Поздно, этот поезд давно ушёл.
    Так и не произнеся больше ни слова, я закрыла дверь и заперла на замок.
    Через пару часов, выходя из квартиры, я обнаружила гвоздику, втиснутую в щель почтового ящика. И записку: обрывок газетного листа с одним – единственным словом «Прости».

    Готова ли я всем этим пожертвовать? Стереть ластиком, чтоб написать новую историю про незнакомого человека?
    - Когда-то я пыталась написать роман,- сказала, глядя на солнце, наполовину ушедшее за горизонт.- Хотелось создать историю о настоящей любви, готовой на любые жертвы, красивой и страстной. И обязательно со счастливым концом. Чтоб каждый мог увидеть в ней слепок собственной мечты, сбывшейся на страницах моего романа.
    - И почему же ты его не написала?- поинтересовался Ангел.
    - Испугалась неудачи. Решила, что лучше не начинать вовсе, чем бросить на середине пути… Если я пойду направо, то попаду в Ад, верно?
    - Я не знаю.
    - Зато знаю я. Помню, как жила, что заслужила. Одной только лжи… Господи, как много я лгала! Каждый день, год за годом. Я… боюсь. Не хочу терять себя, но боюсь.
   - В тебе слишком много страха,- заметил малыш.- Боишься одиночества, но избегаешь людей. Боишься жизни, и в то же время не можешь от неё отказаться. Боишься смерти, однако дорожишь ею. Чтоб принять решение, ты должна отпустить хотя бы от один из этих страхов.
    Я закрыла глаза, чтоб красота Долины не сбивала с мыслей. И долго сидела так, перебирая в уме варианты. И первая, и вторая дорога вели в неизвестность. Только, ступив на одну, я могла до конца понимать это, а встав на вторую – превратиться в марионетку. Хотела сохранить воспоминания о своей жизни, о родных мне людях, о местах, в которых довелось побывать. О том, что делало меня мной.
    И в то же время хотела жить. Безумно, без оглядки – просто идти по миру, глядеть по сторонам глазами человека, знающего истинную цену земного бытия. Но так никогда не случится; рождаясь заново, человек проходит один и тот же путь параллельными дорогами. Чтоб рано или поздно снова оказаться на этом перекрёстке и самостоятельно вершить свою судьбу – в сотый раз как впервые…
    Я не могу так! Я так не хочу!
    - Ты можешь сказать, куда мне идти? Просто покажи направление, а дальше…
    - Ты сама должна принять решение.
    - Но я не могу!
    Голова гудела от сотен мыслей и воспоминаний.
   
    Бабушка умирала. Она умирала вот уже пять месяцев, с того момента, как инсульт нанёс свой удар. Несколько недель провела в больнице, а затем медленно, ежедневно угасала на моих глазах. Наблюдать за этим умиранием было гораздо страшнее, чем просто пережить потерю родного человека. Порой казалось, что это я во всём виновата, и не будь меня, бабушка с лёгкостью простилась бы с жизнью. Не дралась бы за каждый миг существования безмолвным, неподвижным телом.
    Я ухаживала за ней, как могла. Каждое утро кормила и меняла пелёнку, после школы бежала домой, чтоб перевернуть её на бок, снова поменять испачканное бельё, обтереть, причесать… Каждый день, похожий на предыдущий, только лишь с одной разницей – за это время бабушка становилась чуть более далёкой и менее живой.
    И вот теперь она подошла к самой последней черте, и отвоёвывала у смерти последние вдохи. Я сидела возле неё на табуретке, крепко держала за холодные пальцы, грея их в своих ладонях. Плакала. Молилась – хоть не знала ни одной молитвы.
    Тут же, рядом с кроватью, стоял телефон, и я хорошо знала, что стоит набрать «03» - и скоро приедут врачи. Они одним своим присутствием снимут с меня страшное чувство беспомощности. Снова схватят бабушку за руки и оттащат от смертного предела…
    Чтоб она снова начала день за днём к нему приближаться, с кровью вырывая каждый миг.
    Я плакала и грела холодные пальцы бабушки в ладонях – но никуда не звонила.
    Я её отпускала…

    - Ложь,- проговорила, подняв глаза на мальчика.- Всё ложь. Жизнь – это тот же перекрёсток, ничем не отличается от того, что сейчас передо мной. Это тот же вечный выбор между добром и злом, истиной и тем, что ею прикидывается. И, проходя каждый такой момент, я складывала свою жизнь из тысяч фрагментов принятых решений. Почему всё так, а не иначе? Потому что я всеми своими шагами, всеми поступками вела себя к этому финалу. А это,- развела руками, охватывая жестом оба пути,- всего лишь иллюстрация, наглядное пособие. Две дороги: жизнь и смерть. Дешёвый театр.
    - Значит, ты приняла решение?- спокойно поинтересовался Ангел.
    - Я не хочу его принимать. Я всю жизнь этим занималась, а теперь… теперь пусть поработает кто-то ещё. Бог ли, Дьявол, судьба или удача – плевать. На этом перекрёстке я отказываюсь от свободы.
    Солнце пропало за горизонтом, оставив пламенеющий небосвод медленно остывать под натиском душистой ночи.
    Крепко закрыв глаза, я начала крутиться на месте, и крутилась до тех пор, пока совершенно не потеряла чувство направления. Остановилась, покачиваясь, на месте.
    - Я стою лицом к дороге?- спросила у Ангела.
    - Да,- последовал ответ.
    - Значит, прощай.
    И я пошла вперёд, так и не открыв глаза.

    Ангел смотрел, как женская фигурка медленно, ощупывая ногами дорогу, удаляется прочь. Смотрел – и плакал.