Цитадель грез (флудилка)

Путь до Крэплога.
Путь до Крэплога был долог и труден, и пересекал он не плодородные поля, а холодные земли, жаждущие спасения водой и теплом. В наших мешках были только фляги с целительным карниром, укрепляющим тело и дух, и ломти почерствевшего хлеба. Лето давно закончилось, небо затянули серые осенние тучи. Мы шли долго, и подошвы наших сапог стерлись, а ремни стали широки нам. На каждом привале мы падали от усталости, спали долго и без снов, пока не начали умирать.
…
- Я видел бабочку.
Джим, прищурившись, глядел на небо. Я проследил за его взглядом, думая, что тоже увижу что-то новое. Ничего. Все было по-прежнему: серо и тускло, - только чуть теплее, чем вчера. Или это мне казалось.
- Бабочку? – стоящая рядом Эйлин посмотрела на него, как на полоумного. – Какую бабочку? Мы слишком далеко на севере. Здесь их нет.
- Я точно видел, - пробормотал Джим, не глядя на нее. – Видел.
Эйлин фыркнула и отправилась к костру, где пахло корицей и медом. Эти запахи напоминали о доме, по которому мы скучали, пусть и покинули его по своей воле. Я тоже хотел пойти туда, забыться в иллюзии прошлого, но Джим еще неподвижно стоял, разглядывая небо. Я тронул его за плечо.
- Пойдем. Обед.
- Да, - он кивнул. – Иди. Я… приду.
Я пожал плечами и отправился к остальным. Как только я сел на покрывало, навалилась усталость, прижала к земле ноги и руки, склонила голову ко сну. Все знали, что спать нельзя, особенно днем, поэтому я поднялся, взял себе воды и не спеша начал пить. На краю зрения маячил Джим; он больше не смотрел в небо: обхватив плечи руками, он стоял на пронизывающем ветру, маленький и жалкий, и изучал степь.
- Джим, пойдем к костру. Замерзнешь, - позвал я его, но он не ответил. - Джим?
Он оглянулся. Жидкие рыжие волосы развевались на ветру, закрывали и без того плохо видное из-за грязи лицо. Мгновение он смотрел на меня, потом подошел. Помолчав, он спросил:
- Как ты думаешь… что-нибудь из этого выйдет?
- Что? Из «этого» – это из чего? – раздраженно спросил я.
- Из… этого всего. Мы дойдем?
Я покачал головой.
- Не знаю. Иди уже есть, а?
Он пожал плечами и двинулся к костру.
Мы с Джимом не были ни друзьями, ни родичами, поэтому я не думал о нем. Он сел отдельно, я остался на своем краю общего полотна, наблюдая за другими. Все вокруг занимались своими делами. Кто-то ел. Пил. Спал, хотя днем спать было нельзя. Кто-то тихо переговаривался. Штопал одежду, скрестив ноги. Я не мешался в дела других, и принялся решать свои проблемы – утягивал ремень вещевого мешка. Но когда Эйлин громко заговорила, я замер и навострил уши.
- Слушай, да что с тобой такое? Решил поумничать? Успокойся уже и ешь, нам еще долго идти.
Джим что-то ответил. Мгновение стояла тишина, потом Эйлин закричала, визгливо, по-птичьи.
- Замолчи! Замолчи, замолчи, замолчи! – она схватила глиняную тарелку и принялась бить Джима по спине, выкрикивая одно слово. Джим не пытался защититься: закрыв руками голову, он покорно принимал на себя удары Эйлин.
Первым поднялся Орен. Он схватил женщину за плечи и тряхнул. Она обмякла в его руках; ее голова болталась, как у тряпичной куклы. Тарелка из ее пальцев выпала и покатилась по склону, но остановилась, застряв в сорняках. Я поднял ее. Земля и трава после вчерашнего были еще сырыми, и на глине остались капельки воды. Я провел пальцем по краю, собирая холодную жидкость, потом облизнул его.
Я посмотрел на Орена и Эйлин. Он сказал ей что-то строгим голосом и снова тряхнул за плечи. Она кивнула, опустив голову так низко, что за выцветшими волосами не было видно лица, а потом разрыдалась, громко, умоляюще, как ребенок. Орен отпустил ее и вернулся к еде, а она села на землю, и, прижав колени к голове, продолжила плакать, теперь тихо. Я подошел и положил ее тарелку рядом. Никто не смотрел друг на друга. Джим теребил травинку в пальцах и глядел в землю.
Я бросил на них короткий взгляд. Никто не обратил внимания на эту стычку, никто не выказал интереса. Я собрался двинуться обратно, но Джим жестом остановил меня.
- Ты знаешь, почему нам нельзя спать? – вопрос Джима вырвал меня из раздумий.
Я пожал плечами.
- Говорят, можно замерзнуть. На севере все умирают от холода.
- Ага, - он посмотрел на степь, а я почесал нос. – Слушай. Ты знаешь, как Крэплог выглядит?
Я покачал головой. Он продолжил, более оживленно, у него загорелся взгляд.
- А кто-нибудь знает? Слушай. Ты скучаешь по дому? Может, нам стоит остановиться и не идти никуда? Если мы его уже прошли?
Я внимательно выслушал, потом пожал плечами.
- Может, стоит.
- Слушай, Бен, ты умный парень. Я знаю. Подумай, может, нам нужно рассказать об этом остальным? Сегодня я видел бабочку, значит, север кончился. Ты помнишь, как там говорится:

Когда свет разобьет узы ночи,
Когда солнце выглянет из-за тучи,
Закончи свой путь, ученик,
Ты нашел Крэплог.

Я покачал головой. Слова Джима меня не убедили. Мы не могли так быстро прийти.
- Но солнца нет. Нет, Джим, это не Крэплог, мне кажется.
Джим раздосадовано щелкнул языком и обиженно поджал губы.
- Ничего…
Я уже не слушал его. Мне хотелось есть, и я вернулся к своему вещевому мешку.

Через час мы продолжили путь. Кажется, было не так холодно, и я обрадовался, что больше не приходится закрывать лицо от жгучих белых крошек. Мы двигались медленно, размеренно. Орен был впереди, Джим шел рядом, беспокойно разглядывая небо и землю. Эйлин плелась неподалеку. После ссоры она выглядела еще более усталой и изможденной, чем обычно. Я не думал о ней, я смотрел на равнину, выискивая что-то новое глазу. Одна пустота и неподвижность вокруг: редкая птица в небе была единственным живым пятном.
Сначала Джим молчал, но потом снова заговорил со мной.
- Думаешь, Орен выслушает меня?
Я пожал плечами.
- Подойди к нему и узнаешь.
Он помолчал.
- Да, ты прав, - сказал он и ускорил шаг. Я не видел, что происходило впереди, но через некоторое время оттуда донесся шум и ропот. Мы остановились. Я подумал, что Джим, быть может, заработал неприятности, и двинулся вперед посмотреть.
- Замолчи, идиот. Не говори чушь, иначе я заткну тебя. Поверь, я смогу это сделать, - Орен зло глядел в лицо Джима. Большой и сильный, он выглядел устрашающе на фоне щуплого Джима. – Ты меня понял?
Джим кивнул, отворачиваясь. Не глядя ни на кого, он прошел в конец процессии. Орен оглядел нас.
- Мы идем дальше. Наш путь еще не окончен, мы не можем здесь остановиться. Мы должны идти, и мы пойдем. Все слышали?
Из толпы донесся утвердительный ропот. Орен кивнул, и мы продолжили путь.

Это был долгий день. К тому времени, как стемнело, и мы разбили лагерь, все устали. Никто не хотел готовить: каждый мечтал лишь свернуться в теплом месте и уснуть. Я бросил свои вещи и сел с краю, как обычно. Эйлин примостилась рядом. Она молчала, казалось, что ей все стало безразлично. С каменным лицом она достала воду из мешка и принялась сосредоточенно пить.
- Где Джим? – не знаю, что толкнуло меня спросить про него. Эйлин молча убрала флягу в мешок, и только потом ответила.
- Не знаю. Может, ушел охотиться.
Джим не был охотником, это все знали. Да и здесь не было животных, чтобы ловить их. Я хотел сказать ей об этом, но подумал, что она сама знает.
Время шло, и я забеспокоился. Я бы пошел искать его, но уже стемнело, и мне не хотелось заблудиться в ночной степи. Благо через некоторое время он сам появился. Джим сел возле меня, скрестив ноги, и что-то пробормотал себе под нос. Я не стал переспрашивать.
Рядом со мной Эйлин клевала носом, потирая руками плечи. К ночи подул сильный ветер, и я вспомнил, что она тяжело переносит холод.
- Держи, - кинул я ей свой шарф. Она кивнула и укуталась в него. Мне пока было не настолько холодно.
- Слушай, - снова заговорил Джим. Мне хотелось его заткнуть, но я сдержался.
- Что?
- Слушай, я хочу остаться тут. Ты не хотел бы? Мы ведь нашли то, что искали. И потом, разве ты не хочешь, наконец, построить дом и жить спокойно? Кем ты был до того, как мы ушли? Плотником? Ткачом? Мы могли бы остаться и вернуть себе прежнюю жизнь. Разве не этого мы хотели? Слушай. Тут неподалеку поваленные деревья, из них можно срубить хижину. Давай останемся и остальным скажем, - он приблизил свое лицо к моему, и я мог чувствовать запах его грязной одежды.
- Тут негде останавливаться, - я чуть отодвинулся. – Я устал. Доброй ночи.
Я свернулся калачиком, и, накрывшись плащом, отгородился от мира.
…
Наутро у меня болело горло, и я пожалел, что отдал Эйлин шарф. Хуже всего был даже не пропавший голос, а жажда, которую я не мог утолить, сколько ни пил. Запасы воды были ограниченными, и тем хуже мне пришлось бы, если бы я опустошил всю флягу.
Мы медленно собирались. Покашливая в кулак, я ждал всех остальных.
Увидев, что я болен, Эйлин вернула мне шарф и предложила воды. Я отказался. Джим никак не реагировал на наш диалог: он сидел на своем плаще, расстеленном на земле, и не шевелился.
- Ты что сидишь? – прохрипел я. – Задержишь же.
Он покачал головой.
- Я не пойду дальше. Я сказал, что останусь здесь. Пусть я буду один, но останусь.
Я фыркнул. Эйлин посмотрела на него, как на идиота, но ничего не сказала. Сдержалась.
Пока мы собирались, постепенно рассвело, и в путь мы двинулись, уже различая дорогу. Никто не стал уговаривать Джима не идти, всем хватало своих забот.
…
Понемногу становилось светлее. Мы все медленно плелись, превозмогая усталость. Когда Орен, наконец, скомандовал привал, мы расстелили полотнище и уселись на него. Эйлин ушла куда-то, а я остался изучать траву и небо вокруг. Мне стоило укрыться, потому что похолодало, но очень не хотелось шевелиться, поэтому я сидел на месте, погрузившись в мечты. Я думал, что было бы неплохо поесть мяса. И выспаться, наконец. И много чего еще…
Я замер, увидев в траве движение. Первая моя мысль была о змее, но здесь было слишком холодно для них, так что я успокоился. Осторожно перевернувшись, я наклонился и посмотрел, что же это было.
Коричневый мотылек. Маленький, меньше бабочки. Он полз по траве, потом упал и скрылся в жухлых стеблях.
Я посмотрел на вернувшуюся Эйлин и задумался, что бы это могло значить.