Поиск

Несколько  лет  назад  я  был адвокатом  в  Париже... я пребывал  в лагере  справедливости, и этого было достаточно для моего  душевного  спокойствия.  Чувство   своей  правоты,  удовлетворенности победой  над противником и  уважение к  самому себе -- все это, дорогой мой, мощные  пружины, помогающие  выстоять в  борьбе и даже идти  вперед... Я  был
поистине  безупречен  в своей  профессиональной деятельности....
Я  восхищался  собственной натурой,  а ведь всем известно, что это  большое счастье, хотя для взаимного успокоения мы иногда делаем вид, будто осуждаем такого рода чувство, называя
его самовлюбленностью. Как хотите, а я лично радовался, что природа наделила меня  свойством так остро реагировать  на горе  вдов и сирот,  что  в  конце концов оно разрослось, развилось и постоянно  проявлялось  в моей  жизни. Я, например, обожал  помогать  слепым  переходить  через улицу. Лишь  только  я замечал палку, нерешительно качавшуюся на  краю  тротуара, я  бросался туда, иной  раз  на  секунду  опередив  другую  сострадательную руку,  подхватывал слепого, отнимал его от  всех других благодетелей и мягко, но решительно вел его  по  переходу  через  улицу,  лавируя  среди  всяческих  препятствий,  и доставлял в спокойную  гавань -- на  противоположный тротуар, где мы с ним и расставались,  оба приятно  взволнованные. Точно  так  же я  любил  услужить нужной  справкой  заблудившемуся  прохожему,  дать прикурить,  помочь тащить тяжело  нагруженную тележку,  подтолкнуть застрявший на мостовой автомобиль, охотно  покупал  газету  у  члена  Армии  спасения  или  букетик  у старушки цветочницы,  хотя и знал,  что она крадет  цветы  на кладбище Монпарнас. И я любил  также  (рассказывать об этом труднее всего) подавать милостыню.  Один мой  приятель,  добродетельный христианин, признавался, что первое  чувство, которое   он  испытывает  при  виде  нищего,  приближающегося  к  его  дому, неудовольствие.  Со мной дело обстояло хуже: я ликовал!...
Поверьте, дорогой  мой, это высокое удовольствие,  недоступное вульгарному  честолюбию. Ты при этом поднимаешься на вершину благородства, которое не нуждается в каком-нибудь поощрении... Ежедневно  и ежечасно  я  наедине  с собой или на людях взбирался  на высоты, зажигал там яркие костры и внимал веселым приветственным крикам, доносившимся снизу. Так я радовался жизни и собственному своему совершенству.