Тема: Книга Рин | Моя книга
Выкладываю здесь только часть, поскольку целиком получается слишком уж много. К тому же, в рамках форума сложно добавить комментарии и карты. Но если вдруг кто-то заинтересуется, то добро пожаловать на страничку моей книги! ({http://www.trubaduren.ru//fabelius/rin-cont1.htm}). Трубадурень Фабелиус.
Добавлено через 33 секунды
Пролог.
Тусклый свет упал в комнату, и тут же, наполовину, был закрыт чьей-то тенью. Сразу же вслед за этим дверь, всё также беззвучно, скользнула обратно, и вокруг вновь воцарился полумрак. Пленник, сидевший на грубо сколоченном табурете, прямо в центре комнаты, даже не пошевелился: он и так знал, что это был Садэн. А, между тем, боль его ни на мгновение не утихала. И даже не становилась меньше. Да и привыкнуть к ней оказалось невозможно... Долгие, долгие дни, наполненные одной только болью.
- Почему ты упорствуешь? – услышал он голос Садэна. – Тебе всё равно не выстоять против меня. Самому тебе не вырваться. А спасать тебя никто не придёт… Отдай мне Истинное, и я обещаю сохранить тебе жизнь.
Пленник, как и всегда, ничего не ответил. Он даже не взглянул на него. Он вообще был столь неподвижен, словно бы уже умер.
- Я знаю, что оно у тебя, – столь же монотонно продолжал Садэн. – Рано или поздно, но Сила покинет тебя, и тогда я его найду… Но только тогда не жди от меня пощады!.. Лучше отдай это сейчас!
Исэхури, по-прежнему, смотрел в пол, и, глядя на него, нельзя было даже понять, слышал ли он то, что говорил ему Садэн. Садэн немного помолчал и, так и не дождавшись никакого ответа, едва заметно взмахнул рукой. В то же мгновение, неясные фигуры, до того неподвижно стоявшие у противоположных стен и в сумрачных, тёмных углах, вдруг встрепенулись и вытянули в сторону пленника свои руки. Судорога боли пронзила тело несчастного. Он выгнулся на стуле, и ноги его яростно заскребли пол. Садэн неторопливо подошёл к нему и остановился напротив, не доходя одного шага.
Первое время Садэну было даже как-то неловко, выбираться на Дорогу, используя для этого Исэхури. Ему это, отчего-то, казалось не совсем достойным, словно бы он признавал, что не способен на равных одолеть его. Однако дни шли за днями, недели слагались в месяцы, а месяцы, как-то уже и незаметно, обратились в три долгих года. И вот уже Садэн, потеряв всякое терпение и отбросив в сторону это бесполезное благородное жеманство, без тени сомнений и малейших угрызений совести, словно бы в свою собственную комнату, входил в то, что уже с трудом можно было назвать душой гордого и некогда великого Исэхури. Лишь одна страсть, лишь одно желание отныне сжигало его сердце – схватить, наконец, строптивого пленника, который, даже будучи заключённым в темницу, ухитрялся избегать истинного пленения, и всё это время, успешно укрывал свой дух от гневного взора Садэна. А Садэн доподлинно знал: то, что столько лет он отчаянно пытался заполучить, было сейчас у этого, выжившего из ума, упрямца! То, что позволит ему, наконец, одержать долгожданную победу!.. И, может быть, спасти этот, погрязший в собственном ничтожестве, мир...
Но три долгих года Исэхури неизменно удавалось скрываться от него в этом странном и непредсказуемом мире Великого Пути. Три долгих года ему, каким-то невероятным образом, удавалось обманывать его, да так, что Садэн лишь приходил в отчаяние от этой бесконечной гонки. И всё же он не сдавался. Каждое своё поражение он терпеливо осмысливал и к очередному поединку придумывал что-то новое. Он запоминал каждую мелочь. Он обращал внимание даже на то, на что никто другой никогда бы и не взглянул. И вот, его настойчивость, наконец-то, была вознаграждена! Пару недель назад Садэн вдруг отчётливо почувствовал, что преград между ним и Исэхури, с каждым разом, становится всё меньше и меньше.
И всё же он не склонен был преувеличивать значение этого: его пленник был слишком опытен и искусен, чтобы можно было надеяться, что уже со дня на день это их противостояние, наконец-то, закончится победой Садэна. И, тем не менее, Садэн был убеждён – даже если Исэхури и придумает завтра какой-нибудь новый и неожиданный ход, это ему, всё равно, не поможет. Ведь, чтобы тот не делал, отныне он обречён на поражение… Какое-то время назад, это стало просто неизбежным.
Он был здесь! Исэхури чувствовал его. И на этот раз Садэн отставал лишь совсем чуть-чуть. Если так пойдёт и дальше, то уже очень скоро он его настигнет. Увы, слишком скоро…
В этом месте зеркальное мерцание Дороги, придавало его, и без того странному отражению, ещё большую причудливость: мрачное, багровое пламя, то тут, то там, вырывавшееся из под шевелящейся мозаики пепельно-серых камней, образующих его чрезвычайно вытянутое и искривлённое тело, повторялось бесчисленное множество раз, и было, то едва различимым, то невообразимо огромным, нависая над ним, подобно горе.
Почему он теперь всегда выходит на Дорогу именно здесь? Вряд ли это случайно.
Исэхури скользнул вдоль малого ветра и тут же упёрся в его границу. Осторожно, чтобы не оставить следов, он, на одно единственное мгновение, распался, и тут же вновь возник, но не по ту сторону границы, как это можно было ожидать, а прямо в ней, сколь бы невероятным это не показалось. Наверное, лишь только он один ещё умел это. Мир не успел даже ещё помыслить о следующем своём мгновении, а Исэхури, подобно вспышке молнии, пронёсся внутри плёнки небытия, и вынырнул наружу уже в совсем другом месте Дороги. Теперь Садэн не скоро найдёт его.
Исэхури огляделся. Кажется, здесь он ещё не разу не был. Теперь он стал подобен мириадам невидимых колокольчиков, нежно перекликавшимся друг с другом. Дорога поблизости окрасилась яркими переливами цвета, которые тут же исчезли, сгустившись в необычную гамму запахов.
- Йолин? – рассыпался бессчетными тысячами звонких голосов Исэхури.
- Да. Это я, – ароматно пахнуло ему в ответ. – Да не исчезнет Ветер Всего Сущего!
- Да не придёт время отчаяния! – словно эхо прозвенел вслед собеседнику Исэхури. – Ты принёс?
- Вот… деревянный лепесток из священного древа, – видимо Йолин что-то протянул ему, ибо пространство между ними радостно вспыхнуло.
- Да… Это он… - едва слышно зазвенел в ответ Исэхури. – Признаться, я уже не верил, что тебе удасться найти его… Я благодарен тебе… - и помолчав секунду, тут же добавил. – А теперь уходи.
- Нельзя до бесконечности откладывать то, что и так неизбежно! - заупрямился Йолин. – Надо, наконец, сразиться с ним!
- Нет, – грустно прозвенели колокольчики. – Он, пока, сильнее нас… Даже вдвоём мы его не одолеем.
- Я не узнаю тебя! – пространство, где находился Йолин, взорвалось всеми цветами, подобно северному сиянию, и воинственно заблагоухало. – Ведь раньше ты никогда и ни перед чем не отступал!
Некоторое время невидимые колокольчики задумчиво позвякивали, а затем грустно качнулись в такт.
- Ветер Времени подул в неожиданную сторону… - ответил Исэхури. – Мир изменился... Уже изменился. И мы с этим ничто не можем поделать… Только ждать.
- Чего? Чего ждать?! – полыхнул в ответ огненно-чёрным нетерпеливый Йолин. – Ещё чуть-чуть и он погубит тебя!
- Значит, так решил Тот, Кто Зажигает Звёзды. – печально качнулись колокольчики. – Не волнуйся, Йолин, скоро… очень скоро всё разрешиться… И уж тогда ты не подведи меня.
- Ты что-то знаешь? – то, что должно было быть Йолином, стало вдруг настороженно-жёлтым.
- Всё, что знаю я, в своё время узнаешь и ты… Потерпи, и не дай своему неистовому сердцу испепелить тебя! – немного нестройно прозвенели колокольчики, и, сквозь эхо последней фразы, грустно и нежно прошелестели. – Прощай!
В то же мгновение Йолин почувствовал, что остался один, отчего Дорога, где он стоял, стала вдруг серо-чёрной, и сразу же запахло осенними лесами Благословенной. Он постоял ещё мгновение, а затем, неспешно, и как-то неуверенно, тоже исчез.
Было темно и тихо. Густой, обволакивающий мрак, заполненный вязкой тишиной. Не было ничего, словно до сотворения мира. Даже его самого.
Исэхури вздохнул, но ничего не услышал: его ужасные стражи прекрасно знали своё дело.
Что ж. Надо радоваться хотя бы тому, что они не сумели лишить его способности думать. Впрочем, это не совсем так: на самом деле его тюремщики убеждены, что и этого он не может. Просто ему удалось убедить их, что это именно они возвращают ему эту способность, когда к нему приходит их властелин, и, что именно поэтому, он и может тут же скрыться на Великом Пути, покуда они вновь не обуздают его разум. Исэхури мысленно улыбнулся: когда-то Великое Ничто тоже полагало, что оно вечно, но потом пришёл Зажигающий Звёзды и всё изменилось. Так возник этот мир.
Ну, что ж, пора было исполнить то, ради чего он столь долго ждал. Силы Исэхури были до крайности истощены: никогда ещё он не оказывался в столь трудном положении. И всё же, сто крат ошибался тот, кто полагал, что он окончательно сломлен!
На всё про всё у него было лишь несколько мгновений. Если он допустит хотя бы малейшую оплошность – у него ничего не получиться! Исэхури осторожно приблизился к Предверию и напряжённо всмотрелся. Тончайшая, практически невидимая нить соединяла его дух с несчастным, измученным телом. До сих пор никому из его стражей так и не удалось заметить её. Что ж, с их стороны это было непростительной ошибкой. Исэхури нащупал точку, из которой возникал ближайший малый ветер, и отсоединив его от неё, осторожно потянул ветер на себя. Самое главное – делать это как можно более плавно, так, чтобы он ничего не заподозрил. Трепещущая струна постепенно сворачивалась тугими петлями прямо на мерцающей границе Дороги. Стражей – семеро, значит столько же должно быть и дуновений. Итак, одно, второе, третье…
Когда все семь обжигающих ручейков извивались, крепко зажатые его волей, Исэхури ещё раз, мысленно закрыл глаза, а затем, когда опять открыл их, то одним могучим порывом миновал Предверие и вновь воссоединился со своим телом. Стражи встрепенулись, почувствовав внезапную опасность, однако было уже поздно: их тела тут же опутало нечто невообразимое– сияющее, как само солнце, но холодное, словно само Ничто, и как Ничто – неопределимое. Они не успели даже встрепенуться, как это нечто, в мгновение ока, протащило их сквозь Предверие, и с неистовой яростью зашвырнуло Я каждого из них куда-то в непостижимые просторы Великого Пути, а их бесчувственные тела, с глухим стуком, тут же повалились на пол.
"Получилось!" – возликовал Исэхури. Однако, рассчитывать на то, что времени у него много, не приходилось: не пройдёт и минуты, как его злополучные стражники сообразят, что же с ними случилось, и вновь вернутся сюда.
Исэхури, едва сдерживая волнение, разжал кулаки, и на его ладонях призрачно замерцал образ вырезанного из дерева лепестка. С каждой секундой он становился всё прозрачнее и прозрачнее, а Исэхури всё никак не мог определить, где же находится то, частью чего он был. Ах, если бы через Дорогу можно было бы перемещать предметы из настоящего мира!
Наконец, он услышал отклик.
"Далеко! Слишком далеко отсюда!" – в отчаянии подумал Исэхури. Он прекрасно понимал, что не сумеет удержать столь длинный проход. Однако ещё одной такой возможности у него больше не будет: уже скоро Садэн настигнет его!
Что ж… Оставалось самое последнее. Иного выхода у него просто не было.
Исэхури глубоко и горько вздохнул, а затем с силой прижал ладони к своей груди. Несколько секунд он стоял неподвижно, а потом вдруг как-то неестественно выгнулся и, яростно дёрнувшись, словно пытаясь вырваться из собственных объятий, с ужасным воплем замертво рухнул на пол. Между стен комнаты ещё металось эхо его крика, а над ним уже появилось какое-то, похожее на густой, белесый туман облако, с двумя огромными, сияющими внутри него золотистым светом, пятнами. Мгновение оно неподвижно висело в воздухе, а затем, образ деревянного лепестка, лежащего на полу подле распростёртого тела Исэхури, ярко вспыхнул и исчез, а одновременно с ним растаяло и само облако.
На холодном, каменном полу лежало восемь тел: одно из них принадлежало Исэхури а, остальные семь – его стражникам. Но если Исэхури лежал неподвижно и не подавал ни малейших признаков жизни, то тела его стражников, уже начинали шевелиться. Прошло ещё несколько мгновений, и вот они, один за другим, растерянно озираясь, поднялись на ноги. И едва их взгляды скрестились на безнадёжно-мёртвом теле Исэхури, как комната содрогнулась от наполнивших её криков досады и ярости.
Добавлено через 2 минуты
Ч а с т ь 1.
Глава 1.
Рин то и дело ворочался. Ему всё никак не удавалось улечься поудобнее: казалось, что у него болит всё, что только могло болеть - ныли и руки, и плечи, и спина, да и ноги были, словно каменные: ведь не так-то это просто, целый день и большую часть ночи таскать тяжеленные подносы с блюдами и кувшины с вином. Он тихонечко застонал и снова повернулся на другой бок. Конечно, когда тебя в столь юном возрасте готовят распоряжаться на пиру у самого герцога - это, для человека незнатного, весьма и весьма многообещающе в придворной карьере. Но терпеть из-за этого такие страдания!.. Вообще-то, он старший трапезничий, и не должен был этим заниматься, но господин Ндади слишком уж осерчал на него: сколько Рин не силился, сколько не чесал в задумчивости затылок, но так и не сумел ему ответить, сколько же потребуется разносчиков вина, хлебодаров, стольничих и простых слуг, а также, каким примерно должно быть меню, если господин герцог изволит устроить парадный пир на тридцать персон, пять из которых окажутся равны ему по положению. В наказание за нерадивость он и отправил его трудиться простым разносчиком, неприминув при этом сварливо указать, что для многих весьма полезно иметь представление и о подобной, самой простой работе. Самым же обидным было то, что Рин, на самом деле, знал ответ. Знал, да только вдруг позабыл! И вспомнил его лишь уже после выволочки. А ведь никто из трапезничих не разбирался во всех этих придворных уложениях, лучше, чем он!.. Рин попробовал лечь на живот, и тут же в пояснице у него нещадно заломило. О, нет! Лучше продолжать лежать на боку. Он ещё раз тяжело вздохнул и засунул под подушку руки. В первую минуту, там было приятно прохладно, но потом и простынь и подушка быстро нагрелись, и Рин, досадливо засопев, снова вытащил руки наружу и перевернулся на спину.
- Кр-р-ррр! - заскрипел старый шкаф в углу, а затем громко щёлкнул.
Рин настороженно замер. Нельзя сказать, чтобы его до сих пор пугал этот шкаф: как-никак он уже давно не ребёнок - ему уже почти двенадцать лет, но окончательно расстаться со своими детскими страхами было не так-то просто. Рин сразу же вспомнил про Пылееда - огромную простынь из множества слоёв паутины - липкого, незаметного и страшно коварного, способного тихонечко подкрасться в темноте, внезапно наброситься, запеленать и удушить в своих мерзких объятиях... Или, вот, Бубудук!.. Рин невольно содрогнулся: Бубудук всегда пугал и его, и младшего братишку Лика больше всех остальных, придуманных ими в детстве страшилищ - яростный, стремительный, со множеством мохнатых, когтистых лап, тремя головами, на которых по одному огромному глазу и набитой чудовищными клыками пастью, всегда готовый гнаться за тобой, до тех пор, пока не настигнет тебя и не разорвёт в клочья. На мгновение Рину показалось, что он вновь, как и в своих детских фантазиях, бежит изо всех сил, а Бубудук несётся сзади, неумолимо приближаясь с каждым мгновением. Он даже почувствовал его зловонное и жадное дыхание у себя на затылке. Рин рывком сел на кровати и болезненно поморщился. Нет! Он уже почти взрослый и не должен думать о подобных глупостях. И уж тем более - бояться их!
- Кр-р-ррр! - снова заскрипел старый шкаф, и его левая створка вдруг медленно, сама собой, приоткрылась.
Рину показалось, что волосы у него на затылке зашевелились от ужаса: до сих пор, шкаф, сколько себя Рин помнил, хотя и вёл жизнь крайне шумную - вечно скрипел, стонал, щёлкал, - но двери сам собой не открывал. И вот теперь, Рин, не отрываясь, смотрел на него, не в силах даже пошевелиться, из-за охватившего его сильнейшего страха. Ему, казалось, что на этот раз, там точно кто-то есть. Как бы в подтверждение этих его самых мрачных предположений, внутри шкафа тут же вспыхнули два небольших, золотистых пятна. Мгновение они висели неподвижно, а затем слегка качнулись.
Да это же глаза! Два огромных глаза, без зрачков! Рин хотел закричать, но не смог издать ни звука, словно его горло сдавили чьи-то безжалостные пальцы. Тогда он попытался вскочить с кровати и убежать, но и тело перестало его слушаться. Единственное, что он мог делать - так это сидеть, привалившись спиной к подушке, и с ужасом наблюдать, как эти глаза неторопливо приближаются к нему. Но не прошло и десяти секунд, как они уже были рядом с ним. И тогда Рин увидел того, кому эти глаза принадлежат...
- Рин!.. Вставай!.. Тебе надо идти в замок... За тобой пришли!
Рин натянул на голову одеяло, но мама решительно откинула его вновь.
- Да ну вставай же!.. А не то господин Ндади будет на тебя сердиться!
Рин с трудом разлепил веки и тут же снова зажмурился: из окна, прямо на его лицо падал яркий солнечный свет.
- Мне сказали, что я до осьмицы свободен! - пробормотал он, отчаянно зевая и так и не открывая глаз.
- Ну и что ж... А тут вдруг зачем-то понадобился... Поднимайся!.. А ну, живо! - мама уже начала немного сердится. - Нельзя быть таким лежебокой!
- У меня всё болит! - обиженно проворчал Рин, но глаза открыл и, сокрушённо вздохнув, сел на кровати.
- Ну вот и умница! - улыбнулась мама, отчего её и без того всё ещё необычайно красивое лицо озарилось, словно небеса - радугой. - А теперь быстро умывайся... На кухне возьмёшь у Гавы молока и булку с дунуком.
Взъерошив ему волосы, она поцеловала его в щёку и вышла из комнаты.
Рин попробовал уклониться от поцелуя - что он маленький что ли! - и ещё раз сладко зевнув, пошёл в умывальную комнату.
А ведь это его отец придумал умывальные комнаты! Раньше ни у кого в городе их не было. Он, вообще, страшно умный и изобретательный - его отец, - и даже сам герцог очень высоко его за это ценит! А многие и вовсе принимают за самого настоящего чародея. Но только это, пожалуй, напрасно - магией он, всё-таки, не владеет. Ведь даже столь слабый волшебник, как придворный маг герцога Дэдэн, и тот даст ему в этом умении сто очков вперёд.
Оказавшись перед дверью в умывальную комнату, Рин, на мгновение замер, словно вдруг что-то припомнив, а затем судорожно передёрнул плечами: ну, да - ночью он ужасно перепугался, когда ему показалось, что в его шкафу кто-то есть. Перепугался, словно пятилетний несмышлёныш. И, тем не менее, думать об этом ему и сейчас, при дневном свете, было как-то не по себе. Словно бы устыдившись этого, Рин решительно замотал головой, надеясь прогнать все свои ночные страхи, а затем вошёл в умывальню.
На кухне Рин застал Лика. Лик, при виде его, как и всегда, в последнее время, важно надул щёки, поднял брови и задрал вверх нос, что должно было свидетельствовать о его пренебрежительном отношении, к повышению статуса Рина, которого в этом году, наконец-то, перевели из просто трапезничих в старшие трапезничии. Раньше они спали с Ликом в одной комнате, но, после столь знаменательного события, Рин остался в ней единоличным хозяином, в то время, как Лику была выделена другая, поменьше, на этом же этаже, но дальше по коридору. Раньше в ней была кладовая, в которой мать хранила всякую гостиничную утварь. Первое время Рин ликовал из-за этого признания себя взрослым, но довольно скоро обнаружил, что без общества его непоседливого братца ему стало непривычно скучно, и тогда Лик вновь здесь почти поселился. Правда, мама вечно повторяла, что Рин уже не ребёнок и поэтому всегда старалась, чтобы не Лик сидел у него, а, наоборот, Рин, когда того хотел, заходил к брату в гости, а потому всегда выпроваживала последнего оттуда. Лик был на четыре года младше Рина, но не в пример смышлёнее его. Зато он не казался таким же сильным, ловким и упорным, как Рин в его возрасте. Рин очень любил своего младшего братишку, и потому, почти никогда не обижался на него. Ещё у него была сестричка Аша, но ей было всего пять лет, и хотя она и бегала всегда за ним и Ликом словно хвостик, но в совместных играх и забавах братьев, по причине своего малого возраста, ещё не участвовала. Вернее сказать, едва они стали подумывать как-нибудь и её привлекать к своим проказам и шалостям, как детство у Рина вдруг закончилось: в один прекрасный день отец сказал, что пора ему приобщаться к взрослой жизни и определил на службу в замок. Но, несмотря на всё это, и к Аше Рин был привязан столь же сильно, как и к брату. Просто с ней было не столь весело, как с Ликом. Да и девчонка то ж...
- Привет, вертяка! - дружелюбно усмехнулся Рин, при виде своего младшего брата. Вертякой в их краях называли чрезвычайно забавного и совершенно неугомонного жука, светло-кремового, в нескольких разноцветных пятнах, словно бы испачканного в чернилах разного цвета. Он был довольно крупным - в пол его указательного пальца - и ни секунды не стоял на одном месте - всё время бегал туда-сюда, постоянно меняя при этом направление.
- Привет, павлин! - ответил тот. - Вон, на столе, молоко для тебя и булка.
После чего пнул его коленкой под зад, весело рассмеялся и юркнул под стол. Но Рин не поддался на это, столь очевидное предложение поиграть, а уселся на стул и стал торопливо поглощать завтрак.
- Ты опять в замок? - полюбопытствовал Лик, высунув голову из-под стола прямо у него между колен.
- Угу, - промычал Рин, запивая молоком сдобу.
- А меня с собой возьмёшь?.. Ведь ты обещал! - потребовал Лик карабкаясь к нему на колени.
Действительно, в первую же неделю своей службы в новой должности, которая, по началу, была совершенно необременительной, по причине отсутствия герцога и его двора, Рин пообещал взять с собой в замок братишку и всё ему там показать. Но вскоре герцог вернулся, и работы стало даже слишком много, ибо герцог любил гостей, а потому и пиры задавал один за другим. И с той поры Рин целыми днями, как привязанный, ходил следом за господином Ндади, внимательно выслушивая все, что тот ему говорил и показывал, безуспешно пытаясь всё это запомнить. С непривычки голова у него шла кругом и он очень уставал.
- Не... Сегодня никак не могу... Вот уедет герцог, тогда – пожалуйста!
- Ну и ладно! - Лик сердито надулся, но уже через секунду на его лице вновь блуждала хитрющая улыбка. - А кто вчера приехал к герцогу?
- Вчера? - Рин на мгновенье задумался. - Ади Тонкраф с супругой и свитой, ади Вара Великолепный... ади Роррен Аду Старший со своей сестрицею Ландой и племянником...
- Ади Тонкраф - это тот самый, что у короля казной и налогами заведует? - прервал его Лик.
Рин запнулся и замолчал. Вот ведь - маленький, а всё лучше него знает! И хитрый какой! Не стал, например, спрашивать его об ади Варе, что, мол, не тот ли это самый Вара Великолепный, который наголову разбил в последней войне кахтов? Знает ведь, что о войнах и сражениях Рин и поболе его рассказать может! Однако надо как-то выкручиваться.
- Да, тот самый! - важно кивнул, наконец, Рин и тут же продолжил. - Ещё были ади Ранек Удори Зелёные Глаза, ади...
- А вот и нет! Казной и налогами у короля заведует ади Ртинури Кунги! - и с этими словами Лик вновь соскользнул на пол.
Чёртова козявка! Ведь и правда! Опять его обманул, словно младенца! Рин попытался схватить Лика за ухо, но того уже и след простыл - лишь откуда-то из-под стола доносилось довольное хихиканье.
- Ну ладно, я тебя потом поймаю! Будешь тогда знать, как старшего брата дурачить! - беззлобно пригрозил Рин и, допив молоко, торопливо вышел из кухни.
Едва оказавшись в трактире, Рин сразу увидел за столиком возле входной двери Адэка. Тот потягивал пиво из большой кружки и о чём-то беседовал с его мамой. Рина тот час кольнула жгучая зависть: Адэк был почти на пять лет его старше, а потому мог пить пиво когда и сколько ему захочется. Кроме них, здесь были только косматый купец кониец со своим проводником неизвестно из каких земель, да торговец из Чёрных Мхов, местечка на самом севере страны, в двух днях пути отсюда, привёзшего на продажу в город свои нехитрые товары: овечьи шкуры и шкуры даров, стволы таргового дерева для столяров и, конечно же, соль, которую издавна добывали в тех краях. Кониец с проводником не спеша трапезничали, а торговец из Мхов, просто коротал время. Он ещё два дня назад готов был двинуться в обратный путь и лишь ждал, когда кузнец поменяет железные полосы на колёсах его телег. Тот управился бы с этим ещё в лукош, но должен был прерваться на выполнение какого-то срочного заказа, поступившего в цех кузнецов от герцога.
- Как же ты долго, Рин! - попеняла ему мама, едва он подошёл к ним.. – Можно подумать, что ты там целого каплуна ел!
- Эх… если бы! – мечтательно вздохнул Рин.
Некоторое время, она с каким-то сомнением всматривалась в его лицо, а затем махнула рукой. - Ну ладно, идите! - Но тут же удержала его за ремень. - Подожди-ка, неряха! - и одёрнула на нём камзол.
- До свидания, Адэк! - кивнула она затем.
- До свидания, госпожа нди Буни! - вежливо поклонился Адэк и подтолкнул Рина к выходу.
- Адэк, зачем тебя за мной прислали? - сразу же пристал с расспросами Рин, едва они вышли из гостиницы.
- Тона заболел... Утром, вроде бы, был здоров, а едва герцог позавтракал, вдруг занемог, и теперь лишь лежит, да стонет. Рикунд же, вскоре после того, как ты вчера ушёл, так наорал на кого-то из слуг, за то, что он разбил кувшин пешарского вина, что сорвал голос. И по всему выходит, что из старших трапезничих кроме тебя никого не осталось. Вот господин Ндади и послал за тобой.
Ноги у Адэка были длиннющими, и Рин едва поспевал за ним. Причём сегодня это почему-то давалось ему особенно трудно: сапоги казались тяжеленными, и он уже изрядно запыхался. Может, и он тоже заболел? Как и Тона? Однако, мысль о том, что он, впервые, будет сам, лично, прислуживать герцогу за трапезой, заставила его тут же отмахнуться от подобного предположения. Нельзя упускать такой случай! Да и даром что ли Ндади столько его мучил, то изображая из себя герцога, то приставая с всякими мудрёными вопросами, от которых у него голова просто раскалывалась. Рин, конечно, и раньше догадывался, что для придворной работы требуется знать уйму самых разных вещей, но ему никогда даже и в голову не приходило, насколько много! Например, почему при трапезе своего господина повар должен стоять справа от него, а не слева? Или, почему, перед подачей жаркого господин должен трижды испить красное вино - не больше, и не меньше? Как выбирают главного хранителя замка? Назначает ли его господин, или эту должность наследует первый помощник хранителя? Или же его выбирают голосованием всей челяди, после торжественной службы, в ближайший благост? В платье какого цвета должен быть облачён старший конюх, подводя коня своему господину перед охотой, в которой участвуют более знатные особы, чем последний? Рин невольно почесал шею, вспоминая обо всех бесчисленных подзатыльниках, выпавших на её долю.
День уже приближался к полудню, и становилось всё жарче. Но, несмотря на духоту, жизнь в городе шла, как обычно, не уступая летнему зною ни на фиртль: то тут, то там мелькали разносчики, в лиловых мешковатых куртках с зелёными рукавами, громогласно предлагавшие всякую всячину - от просто охлаждённой воды с лимоном, до дешёвых, аляповатых украшений. Катили на рынок свои тачки сутуловатые горшечники, в коричневых фартуках и высоких, конических шапках, а под окнами домов визжали металлом по камню весёлые точильщики, никогда не лезшие за словом в карман. Иногда торопливым шагом мимо проходили посыльные, озабоченно спешащие по каким-либо хозяйским поручениям, или попадались солдаты из городского гарнизона, утомлённые и раздражённые из-за жары. А ещё, можно было встретить городских хозяек, наряженных в красно-жёлтые полосатые платья с длиннейшим шлейфом, важно шествующих в сопровождении своих слуг, монахов в своих нескладных бледно-зелёных одеяниях, весёлых церковных служек, пришлых из окрестных селений крестьян в поярковых шляпах, и много-много кого ещё. Лишь нищие лениво попрятались по тенистым углам, и нигде, кроме как у собора Рин их не заметил.
Отблески от красно-зелёных, полосатых крыш слепили глаза, и Рину поневоле приходилось прищуриваться. Они с Адэком миновали уже Рыночную площадь, и им осталось только пройти Замковую улицу, ведущую прямо к подъёмному мосту, как вдруг Рин увидел узкий проход, который, как он знал, упирался, ранов через пятьдесят, в задний двор трактира "Пятая кружка", и сердце у него, почему-то, отчаянно забилось. Приступ дурноты, тяжёлым, давящим валом неожиданно обрушился на него, голова закружилась, а ноги, тем временем, словно они были и не его вовсе, сами устремились в эту каменную щель между домами. Но ему было так плохо, что он удивился не столько этому, сколько тому, что вообще может сейчас ходить.
- Ты куда?! - недоумённо воскликнул Адэк.
- Я сейчас! - выдавил из себя, даже не оглянувшись, Рин.
Согнувшись и чуть пошатываясь, он торопливо заковылял между стен. Шагов через пятнадцать был первый поворот. Он прошёл за ним ещё несколько шагов, а затем, достигнув тыльной стороны старого, в конец обветшалого дома, спустился, по густо заросшей травой лестнице, к двери, что вела в подвал. Несколько секунд он стоял, упёршись в неё лбом и с трудом дыша, а потом вдруг рухнул на её порог, повалился на бок и, подтянув к подбородку колени, тихонечко застонал. Его затрясло так, что аж зубы застучали. Из уголка рта потекли слюни, а глаза закатились, сверкнув на солнце, обнажившимися белками. В ту же секунду, плотное, тёмно-серое облако, неторопливо, как бы нехотя, отделилось от его тела и, помедлив несколько мгновений, тяжело вползло в замочную скважину.
- Рин!.. Рин!.. Да где ж ты?.. Если мы через десять минут не будем у господина Ндади, то он сдерёт шкуру с нас обоих! Ты слышишь меня?
Рин вновь застонал и, обхватив голову руками, попробовал сесть. Да что же с ним такое, в самом деле?
- Рин! Иди сюда немедленно! Не то я уже сам с тебя шкуру спущу!.. Рин!.. Пиав распроклятый!..
Рин неуверенно встал на четвереньки и слегка помотал головой. Как ни странно, это помогло. Что-то щекотнуло его ноздри, Рин сдавленно чихнул, и вся та муть, что наполняла его голову вдруг разом исчезла. Рин вновь почувствовал себя совершенно здоровым. Поднявшись на ноги, он крикнул:
- Я иду, Адэк!
- Да где же ты? - Адэк уже миновал это место и находился за следующим поворотом - рядом с "Пятой кружкой". Когда Рин поднялся по лестнице, тот вышел из-за угла дома.
- Что с тобой? Ты тоже заболел? - Адэк выглядел не на шутку раздосадованным.
- Не знаю... Мне вдруг сделалось плохо... А потом... потом... - что было потом Рин никак не мог вспомнить, как ни старался. Но, в конце концов, разве это так уж и важно? Главное, что теперь с ним всё в порядке. Разве не так? - А потом всё прошло... - немного растерянно закончил Рин.
Адэк недоверчиво посмотрел на него. - Хорошо, ежели так... Ведь, если, во время обеда господина нашего, герцога, тебе опять станет плохо, то тебя, в лучшем случае, сможет заменить лишь господин Ндади, да и то, если по счастью, окажется где-нибудь неподалёку. А он человек занятый, и одному Всесущному известно, где он может находиться... Ну а если (да не допустит того Господь наш всемилостивейший!) что-либо пойдёт не так? Ведь накажут всех! И хорошо ещё, если только выпорют... - Адэк, по-прежнему, не отрываясь, смотрел на него, как бы пытаясь понять - верить ему, или лучше не стоит.
- Адэк, да что я маленький! Я всё понимаю!.. - возмутился Рин. - Можешь не сомневаться - всё будет хорошо!
- Баран тоже думал, что всё будет хорошо, покуда к мяснику не привели...- проворчал Адэк и, состроив кислое выражение лица, вздохнул. - Ну ладно, пошли!.. Раз прошло... - и отвернувшись, стремительно зашагал в сторону замка. Рин, ни секунды больше не мешкая, поспешил вслед за ним, радуясь, что теперь это для него совсем не трудно.
Ндади, всё же, посчитал, что шли они слишком долго, так что Рину досталось несколько весьма внушительных подзатыльников. Затем ему было велено переодеваться и бегом бежать в трапезную. Вообще-то, Рину теперь полагалось, в связи с поступлением на службу, постоянно жить в замке, но, учитывая, что Ндади ни в чём не мог отказать его красавице матери, то Рина, пока ещё, отпускали домой - но только на ночь, или когда он бывал не нужен.
Рин, хоть и не подавал виду, но страшно волновался. Пусть он и знал, благодаря тяжёлой руке Ндади, все эти бесчисленные трапезные уложения наизусть, боязнь того, что он от волнения, как это и случилось с ним недавно, что-нибудь перепутает, не оставляла его ни на мгновение. Но пока всё шло как надо: он строго следил за соблюдением церемониала – от призывного звука рога, известившего о начале парадного пира, и до сего момента, и даже ни разу не запнулся, говоря перед герцогом и его гостями приветственное слово для каждого из этих труднопроизносимых блюд.
Герцог был в хорошем настроении - много смеялся, шутил, и был крайне милостив к своим сотрапезникам, так что Рин, даже подумал - не осуществить ли ему сегодня свой дерзкий план, который он столь долго тайно лелеял? Однако, одна только мысль об этом, заставила его сердце сорваться в бешеный галоп, отчего холодный пот, мелкими, противными бусинками тот час выступил у него на лбу и носу. Нет! Только не в первый день, когда ему доверили распоряжаться обедом!
-... из пирога, едва только его разрезали, вдруг грянула музыка! Семь музыкантов, скрывались внутри этого кулинарного чуда! - ади Вара Великолепный, победоносно оглядел всех сидящих за столом и, отхлебнув немного вина из кубка, продолжил. - А в конце стола, на самом его краю, возвышалась огромная башня, высотой ранов пять, не меньше! В основании её стояло семь конийских даров с вызолоченными рогами. Были они из белоснежного молочного сахара, а рога их - из марципана... На дарах же размещались два корабля - "Тигиру" и "Фарнфорн" - столь искусной работы, что приглядевшись, можно было рассмотреть на них всё, вплоть до последнего паруса, и даже штурвала и фонарей на крюках! Борта их были из расписанного цветной карамелью шоколада, а внутри они были из сливочного бисквита с промелланскими орехами и сладким бирюмским изюмом, - барон рассказывал всё это столь аппетитно, что у Рина аж в животе забурчало, а бедный мастер Гунхан, старший повар, стоявший, как ему и полагалось, справа от герцога, то недоверчиво таращился на барона, то сконфуженно прятал глаза, как бы признавая, в свете подобных историй, полную свою непригодность. - Ещё выше, над кораблями, - продолжал, между тем, ади Вара, - возвышался замок, из лирнского суфле и свежих фруктов, с развевающимися цветными флагами на башнях. Флаги те были вылеплены из сладкого листового риса... Стены же замка украшали всевозможные Ониды, игравшие на маленьких трубах. И трубы, и воздуховоды, проложенные внутри башни для того чтобы эти трубы могли издавать звуки, равно как и скрытые от глаз каналы для вина, по которым в фонтаны, устроенные в том замке, подавалось самое лучшее пешарское вино, были сделаны из леденцовой карамели... А увенчивала же это, воистину, волшебное блюдо, королевская корона с гербом. И если, корону изготовили из красного ромового бисквита, с нежнейшей лимонной начинкой и тонкими прожилками из чёрного и белого шоколада, то герб был сделан из дунтового марципана, а расписан - ванильным пралине... - барон, глубоко вздохнул, а затем, откинувшись на спинку кресла, торжественно завершил свой рассказ. - Вот что, досточтимые господа и дамы, имел счастье видеть я на пиру, по случаю венчания Унгунда Пьертского, брата нашего сиятельнейшего короля Эрро Шепелявого, и которая имела честь состояться во второй благост лиственя, в знатном городе Адэрне!
Рин, слушая всё это, на какое-то мгновение даже забыл о том, кто он и где находится, но, едва рассказ ади Вары закончился, как он сразу же встрепенулся, и захлопнув, раскрывшийся от охватившего его изумления рот, вновь принял подобающую его положению позу и, гордо выпрямившись в своём высоком креслице, деятельно вернулся к исполнению своих обязанностей. Но ещё не раз за этот вечер, Рин оказывался во власти удивительных рассказов ади Вары и прочих знатных гостей герцога.
Вскоре, перед десертом, была дана короткая интермедия, во время которой, шут герцога Яргон, вместе с его акробатом и шутом ади Тонкрафа, немного всех повеселили, разыграв сцену сватовства великана Динглина к мудрой Ларе. Потом герцог изволил, чтобы привели удивительного двухголового пса, из каких-то далёких восточных стран. А ещё где-то через час обед благополучно закончился. Гости, один за другим, сообразно их придворному рангу, встали из-за стола, витиевато поблагодарили герцога за угощение и чинно, насколько это позволяло им выпитое вино, покинули трапезную. Последним, взяв анди Ланду под руку и о чём-то с ней мил