Поиск

Высоко в небе, безоблачном и бледном, словно выжженном безжалостными  лучами солнца, которое уже клонилось к закату, парил коршун, и даже если кто-либо из редких в этот знойный час путников, возвел бы свой взор к небесам, он вряд ли удостоил его хоть каким-то вниманием. 
Был последний день месяца Абу; наступало новолунье, которое должно было ознаменовать начала месяца Улулу, месяца праздника богини Ашторет.
Вокруг простиралась холмистая возвышенность, поросшая травой и редким кустарником.  Тут чувствовалось  дыхание близкой пустыни Ракад. Нередко прилетавший из самого ее сердца злой западный  ветер, именуемый “дыханием демонов”, сухой и горячий, приносил с собой сюда целые облака мелкого песка. Ветер этот, не смотря на близость воды, иссушал здешние почвы, и они в отличие от благодатных земель, что немного дальше на восток, за рекой Раат, в  Двуречье, годились лишь под пастбища.
Путник с белым посохом в руках неспешно и размеренно шагал пыльной грунтовой дорогой, что вилась среди пологих холмов. В поводу путник вел навьюченного двумя полосатыми  вьюками с поклажей серого ослика, верхом на котором сидела плотно закутанная в накидку женская фигурка.
Имя путнику было Ахмер Странник. Он был родом из далекой страны Кимн, где правит  царь-маг, процветает мрачное искусство некромантии, и где храмы темных богов превосходят числом даже храмы Баала, именуемого в том краю Хаммоном.
Одеяние же путника было, в общем-то, тем же, что в землях  Двуречья – канди, то есть рубашка с короткими рукавами, что носят все сословия в Курамском царстве, и все отличие состоит лишь в качестве ткани, расцветке и узорах. Канди Ахмера явно предназначалась для долгого пути – без узоров, из грубой некрашеной шерсти, но добротная. Поверх нее на путнике был простой и удобный дорожный плащ, с прорезями для рук, который, выражаясь слогом сказителей, был “покрыт пылю странствий”.
В отличие от сынов Аккара, но как все кимнийцы, Ахмер не имел бороды. Его голова была обрита по извечной кимнийской традиции, что делало его похожим на жрецов Курамского царства, но в отличие от оных, лысину Ахмера не украшали многочисленные сакральные татуировки.
Сказать, сколько лет прожил на свете Ахмер, было трудно. Молодым он явно не был. Глаза запали, а темное обветренное лицо избороздили глубокие морщины. Но было в нем что-то, что не давало назвать Ахмера стариком. То ли крепкое сложение, то ли некая внутренняя сила, которую чувствовали в нем окружающие, то ли горящий  взгляд молодо блестящих черных глаз под седыми кустистыми бровями.
Ахмер шел не торопясь, без излишней поспешности. Так он мог идти очень долго, почти не испытывая усталости. Ладонь привычно ощущала гладко отполированное  дерево белого посоха, покрытое затейливой резьбой, с множеством вделанных  мелких камешков, отнюдь не драгоценных, а обычных, какие в изобилие валяются под ногами. 
Ехавшая на меланхолично переставляющем ноги ослике девушка крепко прижимала к себе большую плетеную корзину с плотно закрытой крышкой.
Девушка куталась в длинную дорожную накидку, со шнуровкой на груди. Головное покрывало, закрепленное широкой кожаной лентой, закрывало плечи и спину – неизменная часть наряда женщин земель Иттирских и Хаабенских. Да и густой каштановый оттенок длинных вьющихся волос, что выбивались из-под покрывала, вкупе с большими, не черными, а темно-карими глазами девушки, выдавали ее принадлежность к одному из множества мелких родственных племен населяющих эти страны.
Несколько дней назад в маленьком селении, название которого не запомнилось, Ахмер и его спутница расстались с караваном Бешагура, с которым  пересекли пустыню Ракад, задержались на отдых в славном городе Шагре, что в Ахашском оазисе, и вышли к западным рубежам Курамского царства. Когда закончились, казалось, нескончаемые пески пустыни,  их дороги с караваном разошлись. Суровый седой караванщик повел караван южнее, к Шараму, а Ахмер Странник со своей спутницей продолжили  путь на восток.
В пустыне, как и должно, караван шел ночами, дабы избежать убийственного зноя. Теперь же, когда иссушающий зной и пески остались позади,   Ахмер и Нат, продолжали свой путь уже днем. Они шли от селения к селению, где ночевали на постоялых дворах, а с рассветом отправлялись дальше.
Их путь лежал мимо очень старых, почти уже исчезнувших,  руин, оставшихся от  построек древнего народа,  обитавшего тут еще до нашествия аккарских племен, явившихся из восточных степей и расселившихся в Двуречье и на западном берегу Раата. Полудикие тогда, в те давние времена, аккарцы частью уничтожили, частью вытеснили в никуда, в гибельную пустыню, коренных обитателей здешних мест. Только редкие  развалины старинных сооружений, укреплений, храмов и некрополей, напоминали о воздвигшем  их забытом  народе.
Почему-то племена аккарцев, завоевавшие эти земли, не поселились в покоренных городах, а разрушили их, предпочитая строить собственные города, расхищая руины. В бедном  годным лесом и камнем Двуречье самым распространенным и доступным  строительным материалом всегда была  глина. Поэтому пришельцы из восточных степей на протяжении веков без стеснения пользовались для собственных построек кирпичами и изразцами облицовки  из ими же разрушенных городов коренных обитателей этих мест. 
Ахмер поглядел на неумолимо клонящееся к закату солнце, рассеяно провел ладонью по своей лысине и пробормотал, обращаясь скорее к себе самому, нежели к свой спутнице:
– Боги оставили нас своей милостью, Нат, дочка. Видно, не успеть нам засветло дойти до человеческого жилья. Нехорошо. Ибо настает время новолуния. Зловещая и мрачная пора.  Завеса, отделяющая мир мрачных духов от юдоли живых  истончается, и кошмарные твари Тьмы получают власть действовать невозбранно и вредить живым. Темные колдуны, ворожат, принося  жертвы в своих капищах и оправляя мерзкие ритуалы на перекрестках дорог, а их темная магия обретает наивысшую силу. Плохо, дочка, плохо… 
Ахмер продолжал что-то бормотать себе под нос, иногда озираясь по сторонам.
Ехавшая на ослике девушка по имени Нат,  не была, конечно, ему родной дочерью. Но Ахмер, именовавший себя странствующим магом, прорицателем и мудрецом, относился к ней именно так. 
Когда солнце уже скрылось за пологими холмами, небо начало темнеть, и на нем зажигались первые, редкие еще, звезды, дорогу  путникам преградили четверо, весьма живописной внешности, заросшие, со  спутанными грязными волосами.  Их одежда в прошлом добротная и дорогая, ныне представляла собой грязные лохмотья. 
Вперед шагнул коренастый, могучего сложения  детина, по самые брови заросший жесткой курчавой бородой, с коротким мечом из плохонькой бронзы, без ножен, подвешенным к засаленному кожаному поясу в петле, сплетенной из воловьих жил.  Очевидно, предводитель шайки.  На его лбу был красноречивый шрам от срезанного клейма беглого раба. 
Положив на рукоять меча грязную лапищу, мозолистые пальцы которой с грязными обломанными ногтями  украшали медные  и серебряные кольца, детина насмешливо поглядел на путников, криво улыбаясь и, демонстрируя пеньки сгнивших зубов, изрек с издевательской интонацией: 
– Мир вам, путники!
– И вам мир, добрые люди, – отвечал Ахмер. – Да благословят вас боги. Я и моя дочь хотели бы, с помощью Баала, продолжить наш путь, поэтому смиренно прошу вас, добрые люди, пропустить нас и не чинить нам препятствий.
Услышав эти слова, главарь осклабился, а его приспешники дружно загоготали.
– Хочешь пройти дальше, старик? Тогда плати нам пошлину, – сказал предводитель шайки. 
И хотя эти оборванцы меньше всего походили на царских мытарей, Ахмер отвечал главарю, спокойно, как ни в чем не бывало:
– Я готов заплатить пошлину, почтеннейший. Лишь скажи, сколько потребно?
Предводитель шайки, недобро прищурившись и сплюнув  под ноги Ахмеру желтую слюну, процедил:
– Потребно отдать все, что у тебя есть, старик. И девку тоже. Не бойся, вернем ее тебе. Только сначала попользуемся.   
И, отбросив издевательскую игру, главарь разбойников обернулся к своим подручным:
– Крыса, обшарь-ка старика.  Пусть черви сожрут мою печень, если у него в поясе не зашито серебро.
– Слышь, Борода, – окликнул предводителя один из разбойников. – Старик уж больно странный, клянусь рогами Нергала! И посох этот белый не простой – вроде как у колдуна. Как бы чего не вышло, да хранят нас боги от несчастья! Может, отпустим их, а?
– Захлопни пасть, Крыса, да высосут злые пэри твои глаза! – оборвал разбойника главарь. – Слышал, что я тебе велел? Обшарь старика! А будет дергаться – прирежь.  Кусок, тащи девчонку сюда. Ленивый, пошурши во вьюках.   
Крыса, долговязый, жилистый, неохотно шагнул к Ахмеру, вынимая бронзовый нож с намерением приставить его к горлу Странника.  И тут Крыса встретился с холодным  взглядом Ахмера. На миг разбойнику показалось, что на него смотрят не человеческие, а словно змеиные глаза, желтые, с черными вертикальными зрачками. Леденящий  взгляд этих жутких глаз  пронизал разбойника, словно ледяные когти вцепились в его сердце. Острая боль разорвала сердце разбойника. Крыса скорчился, схватился руками за грудь, не в силах унять ужасную боль, не позволявшую даже вздохнуть.  Вены на его шее вздулись.   Разбойник упал, загребая сведенными судорогой пальцами дорожную пыль. Из его горла вырвались глухие хрипы. На губах выступила кровавая пена.  Крыса дернулся и замер, глядя широко открытыми мертвыми глазами в темнеющее небо.
В этот же миг сидящая на ослике девушка вскинула руку в стремительном, почти не уловимом,  жесте, другой рукой продолжая придерживать свою корзину,  и метнула узкий стилет. Отточенная бронза  вонзилась в горло второго разбойника по прозвищу Кусок, собиравшегося стащить девушку с ослика, но так и не успевшего что-либо предпринять во исполнение своего намерения. 
Из глотки захлебывающегося собственной кровью разбойника вырвался булькающий звук.
Ухмылка сползла с лица главаря. Увидев мгновенную смерть двоих разбойников, Борода понял, правда, уже слишком поздно, что  Крыса был прав, и трогать этих путников, очевидно, не следовало. Однако он был не робкого десятка. Злобно ощерившись, главарь вытянул меч.
– Отправляйся к своим Темным богам, проклятый колдун! – прошипел Борода 
Надо отдать ему должное – разбойник не попробовал спастись бегством. Возможно, это была храбрость обреченного. А может быть, он хотел встретить неизбежную  смерть как настоящий мужчина – с мечом в руке и лицом к врагу. Как бы там ни было, ни кто не узнает, что творилось в душе главаря в последние мгновения жизни – о том Бороде предстояло  свидетельствовать уже в Царстве Мертвых, когда он предстанет перед мрачным Судьей, давая ответ за все  свои земные деяния.
Девушка метнула второй стилет. Клинок вошел глубоко в глазницу главаря.  Борода умер мгновенно.
Оставшийся в живых разбойник, совсем еще юный паренек с едва  пробившейся бородкой, застыл  в оцепенении от ужаса при виде  последовавшей в течение нескольких мгновений смерти разбойников.  Он упал на колени перед Ахмером, даже не пытался убежать.  Размазывая слезы по лицу бессвязно, взахлеб паренек умалял не убивать его и клялся, если ему сохранят жизнь, быть верным рабом.   
На лице Странника на миг отразилась задумчивость, словно он взвешивал некое решение.
Ахмер взглянул в глаза паренька и тому, так совсем недавно Крысе, привиделись леденящие змеиные глаза с вертикальной черточкой зрачков. Странное оцепенение охватило юного разбойника; он не мог ни пошевелиться, ни оторвать взгляда от ужасных желтых глаз, которые, казалось, вытягивают из него силы и жизнь.   Бессвязная  мольба оборвалась.
Ахмер вынул небольшой черный шарик размером с горошину, осторожно держа его двумя пальцами перед лицом паренька. И вдруг черная горошина превратилась в маленькую многоножку весьма отвратительного вида. Ахмер держал ее за хвост, а тварь извивалась в его пальцах, изгибая плоское, членистое тельце.
Свободной рукой Странник зажал нос юному разбойнику, а когда тому недостало воздуха и пришлось открыть рот, дабы вздохнуть, Ахмер всунул черную многоножку ему в горло и заставил проглотить шевелящуюся пакость.
Странник сразу же отпустил паренька. Странное оцепенение тут же спало, и глаза Ахмера уже не казались желтыми глазами змеи, а были самыми обыкновенными.
Юный разбойник сразу же засунул два пальца в рот, пытаясь освободится от проглоченной им  мерзости. Но все его потуги и корчи  были безуспешными.  Странник скрестив руки на груди немного понаблюдал за мучениями парня с насмешливой улыбкой.
– Тщетно ты тратишь силы, недостойный отрок, – наконец сказал Ахмер. – Избавиться от твари ты, никоим образом, не сможешь. Неужто неведомо тебе, что промышлять грабежом есть дело недостойное и  неугодное богам? Если бы ты украл ягненка из отары богача, дабы продать его и купить себе еды – в этом бы не было большого преступления, ибо богатый не станет бедным и  богатство его не оскудеет. Но грабить на дороге путников, отнимая у них – как знать? – последнее, есть мерзость пред богами и людьми. Я не стал лишать тебя жизни, дабы смог ты искупить свои деяния. Отныне ты будешь моим рабом. В верной службе ты должен снискать себе прощение. Ежели ты ослушаешься меня, задумаешь побег или предательство, а пуще того – посягнешь на мою жизнь или жизнь моей дочери, тварь сожрет тебя изнутри. Смерть твоя будет ужасной и мучительной, клянусь богами.  Понятны ли тебе мои слова?
Как ни странно, слова Странника несколько успокоили паренька. Мутный ужас почти исчез из его глаз.   
– Да, господин.
– Назови свое имя, – велел ему Ахмер.   
– Мое имя  Карри, по прозвищу Ленивый, сын Гара Сухорукого, –  ответствовал паренек, поднимаясь с колен, и  кое-как отряхивая пыль со своих лохмотьев. 
– Помни, что отныне ты мой раб и должен повиноваться мне и моей дочери ибо сама твоя жизнь зависит от моей милости.
– Я помню, господин.
Ахмер удовлетворенно кивнул.
Без всякой брезгливости Странник осмотрел тела мертвых разбойников. Извлек стилеты и, вытерев их  о лохмотья убитых, вернул Нат. 
Путники продолжили свой путь. Карри плелся позади.

***
Башня стояла в некотором отдалении от других руин. Она была приземистой и широкой, словно осевшей, но на удивление хорошо сохранившейся. Во всяком случае, слово «руины» к ней не подходило.  Возможно, когда-то она была надвратной башней, где несли свою службу караульные.
Городские стены были разрушены многие века назад. Их обломки давно растащили для своих построек пришлые аккарцы, в те времена только начавшие свое восхождение от состояния полудиких кочевников к нынешним высотам цивилизованного народа. Башня стояла в некотором отдалении других руин, оставшихся от давно разрушенного города древнего народа. Она была приземистой и широкой, словно осевшей, но на удивление хорошо сохранившейся. Во всяком случае, слово «руины» к ней не подходило.  Возможно, когда-то она была надвратной башней, где несли свою службу караульные.
Однако, эта башня в числе немногих сохранившихся старинных построек, уцелела, и угрюмо возвышалась немым свидетелем минувших эпох.
Ночь окончательно вступила в свои права, когда Ахмер, Нат и Карри нашли  прибежище под сводами арки башенных ворот. Створок, естественно, давно не было, но воображение легко подсказывало какими они могли  быть в давние времена – массивными, из доброго дерева, возможно, даже оббитыми бронзой. Когда-то давно, при штурме города, возможно, эти створки были выбиты тараном.  Бронзовые листы позднее оторвали и унесли, а створки разломали ради древесины. Лестница, ведущая из боковой ниши наверх, в караульное помещение башни, обрушилась. 
Путники расположились прямо под башенной аркой. Ослика освободили от поклажи. Карри собрал хворост, наломав сухого кустарника, и развел большой костер.   
Ночью в этих местах не так уж и опасно.  Львы здесь встречаются чрезвычайно редко. А из других зверей, могущих представлять определенную опасность в изобилии водятся только шакалы и гиены. Но эти ночные существа, вопреки расхожим байкам, не являют собой серьезной угрозы. Они не агрессивны, трусоваты, очень  редко нападают на людей или скот, питается преимущественно падалью, лишь иногда воруя кур или, куда реже, ягнят. Яркое пламя костра страшит их, держит на расстоянии, и только вдали можно услышать унылый вой шакала или хохот гиены.
Однако, путников, не успевших добраться до человеческого жилья и заночевавших в этих пустошах может подстерегать опасность иного рода. Ночь, а в особенности в пору новолунья, это время разгула злых духов.
Простонародье верит, будто бы пэри и духи предпочитают как раз вот такие древние руины, хотя они  посещают подобные места, не чаще, нежели все иные. Пэри нуждаются в  присутствии людей и потому скорее предпочитают места населённые, нежели пустынные. Но воображение, подстегнутое мрачным видом старинных развалин, относит часто к их присутствию вещи самые естественные.
Вопреки молве, духи и пэри, подстерегающие по ночам незадачливых путников, скорее ищут случая позабавиться, а отнюдь не причинить настоящее зло. Обычно, этим созданиям достаточно только человеческого страха.
Однако, человек предусмотрительный, случись ему заночевать в таком месте, вне всякого сомнения, должен позаботиться, о том, как охранить себя от пэри. Ведь иногда ночная нечисть может лишить человека рассудка, высосать кровь у забредшего в их владения, или, приняв какой угодно облик и напуская мороки, заманить за собой на погибель.
Поэтому Ахмер что-то неразборчиво шепча и приговаривая, обошел костер на некотором удалении, очертив при этом посохом широкий непрерывный круг. Постоял несколько мгновений, словно прислушиваясь к чему-то. Затем, удовлетворенно кивнув, вернулся к костру.
Путники подкрепились лепешками и полосками сушеного мяса из припасов, которые  Ахмер не забывал пополнять в поселениях.  Лепешки достались так же и ослику, которого ими заботливо накормила Нат. Затем девушка завернулась в извлеченное из вьюка войлочное одеяло, дабы защититься от ночного холода, и заснула возле своей большой корзины, с которой она, похоже, ни на миг не желала расстаться. 
Карри, съел лепешку и, кутаясь в свои лохмотья, устроился у костра.
Ахмер сидел у костра, иногда подбрасывая  хворост в огонь и вслушиваясь в звуки ночи.
Вдруг он ощутил словно разлитый кругом запах тлена, едва уловимый, но, тем не менее, вполне отчетливый. Странник ощутил некое движение в темноте; ощутил не слухом или зрением: внутреннее чувство предупредило  об опасности.  Ахмер как будто ощутил на своем лице чье-то дыхание с едва различимым запахом тлена. Казалось, из темноты пахнуло холодом и смрадом  разрытой могилы. Прикосновение чужого зла.
Ахмер ощутил присутствие той отвратительной и чужеродной силы, мерзостное прикосновение которой он впервые ощутил в далеком Кимне, на берегу  священной реки Хеми, будучи еще босоногим мальчишкой-пастухом.
Ахмер сидел неподвижно, дабы неосторожным движением или лишним вздохом, не привлечь внимание того, что таилось сейчас во мраке, казалось, совсем рядом. Странник не испытывал страха, однако разумная осторожность ни когда не бывает лишней, особенно, когда доподлинно не знаешь, с чем довелось повстречаться.